Вряд ли найдется человек, хотя бы раз в жизни не слышавший: «Веди меня, Сусанин». 19 мая историю, родившую эту крылатую фразу, саратовцы услышали в оперном театре. Опера, с которой принято отсчитывать историю русской музыкальной классики, была поставлена в первоначальной редакции, по либретто барона Егора Розена.
Заявление постановщиков о восстановлении исторической справедливости поначалу удивило, как и то, что первоначальный текст есть в открытом доступе даже в Интернете. Изменение либретто в советское время было обусловлено идеологией. К барону Розену отношение было насмешливо-отрицательным, о Боге и жизни за царя не могло быть и речи. Но свергнуть с пьедестала одну из величайших российских опер было нельзя. Тогда поэту С. Городецкому было поручено переписать текст. В итоге зрители СССР получили спектакль, в котором Сусанин спасал не царя, а Минина и Пожарского, которых и спасать-то было не от чего. В этой же трактовке «Сусанин» ставился несколько раз и на саратовской сцене. Теперь постановщики постарались поставить оперу так, как ее написал Михаил Иванович Глинка.
Казалось бы, зачем? Зачем обращаться именно к тому, первоначальному материалу и акцентировать на этом внимание? Избегая прямого ответа на этот вопрос, скажу только, что премьера прошла при полном аншлаге. По завершении оперы многие аплодировали стоя и долго не отпускали артистов. А это значит, что спектакль достиг своей «катарсической» цели, затронул спящие струны души, да и вообще оказался удивительно созвучным современности.
Режиссер Андрей Сергеев еще перед сдачей спектакля говорил о материальных сложностях. Денег было катастрофически мало, а нужно было сделать «grand opera». Это сказалось на костюмах и декорациях, но, несмотря на их простоту, артистам удалось создать атмосферу погружения в XVII век. Главным же для режиссуры стало создание верных в актерском отношении образов и переживаний героев, оказавшихся в критических жизненных ситуациях. В этой постановке рельефно выступает все то, за что «Сусанина» назвали великой русской оперой, которая, в свою очередь, дала всему последующему отечественному искусству несколько направлений развития.
Порадовал, наконец-то, вокал. С Антонидой в исполнении Веры Паньшиной, Сусаниным Дмитрия Романько и Ваней Светланы Курышевой и плачешь, и радуешься, и гордишься. Виртуозная, сложнейшая партия Антониды исполнена Верой Паньшиной блестяще. Кажется, для артистки вовсе не существует вокальных трудностей. В ее исполнении нет ни одной случайной эмоции, резких, пугающих звуков «на верхах», все очень точно и тонко. Вместе с тем ей удается сыграть и томление ожидания жениха, и радость встречи с ним, и отчаяние оттого, что «враги забрали отца».
Великолепен Ваня в исполнении Светланы Курышевой. Мы уже неоднократно отмечали прекрасный вокал этой солистки и понятное, четкое слово. В этот раз Курышева удивила актерским комплексом. Женственная в обычной жизни, Светлана создала образ мальчишки-сорванца так, что ее непросто было узнать. Походка, пластика рук, поза – все мальчишеское. Особенно в сцене, где Ваня затачивает древко под острие копья, после чего завязывается дружеская шутливая потасовка между отцом и сыном. Единственное, что стоило бы отметить, относится больше к режиссеру, чем к солистке. В сцене у ворот монастыря Ване приходится петь не в зал, а в глубь сцены или в кулису. При этом звук уходит в другую сторону и по законам физики попросту не доходит до слушателя. С таким же успехом артистка могла бы просто пометаться у ворот монастыря и помолчать – поберечь голос. В целом поиск актерской достоверности весьма похвален, но это не должно делаться в ущерб музыке. К сожалению, режиссеры порой забывают об этих прописных истинах.
Покорил зрителей и Сусанин. Своего героя Дмитрий Романько создал сдержанным и рассудительным. Создать образ сдержанный и в то же время обуреваемый сильными внутренними переживаниями из-за предстоящей смерти, из-за угрозы, нависшей над Россией, из-за оставшихся без отца детей – задача неимоверно сложная. Но это удалось. Романько – новый бас саратовской оперной труппы, поэтому нельзя не отметить, помимо актерских данных, прекрасный полетный голос и четкое слово.
Хуже остальных выглядел Собинин в исполнении Павла Корчагина. Голос певца, хотя и богатый от природы, лишен ровности и открыт на верхах. В отношении актерской игры солист тоже не производит особенного впечатления. Не запоминается.
Не во всех выходах можно похвалить и хор. В некоторых фразах теряется даже синхронность, и музыка звучит очень небрежно. Достойно в этой опере смотрится балет, хотя все по той же причине отсутствия средств польский акт пришлось сократить, объединив его с первым действием.
Той же задаче – созданию достоверных образов – следует и оркестр под управлением Юрия Кочнева. В этот раз на протяжении всего показа соблюдался точный баланс между солистами и инструменталистами, которые не только не глушили, но и «дописывали картину» внутреннего состояния героев.
Обращение к исходному, первоначальному материалу, созданному Глинкой и Розеном, придает постановке необыкновенную свежесть. И «виновна» в этом не столько трактовка, сколько сам текст, поднимающий вопросы, о которых в нашем обществе уже много лет не принято говорить. Почти в каждой арии есть обращение к Богу как к Тому Единственному, Кто способен услышать и помочь в трудной ситуации. К Нему взывает Сусанин: «В мой смертный час меня, Господь, ты укрепи». О Нем напоминает Ваня, говоря, что царь дарован Богом и Им же храним. К Нему взывают все главные герои в момент обручения Антониды и Собинина. Хотя это еще и не свадьба, а только помолвка, она уже совершается перед Божьим ликом, перед иконой, и герои понимают всю серьезность своего решения. Сцена, потрясающая по своему накалу, хотя и не удобная для вокалистов, приводит в состояние шока и трепета.
Ну а восторг зрителей только доказывает тоску по настоящему как на сцене, так и в жизни. Дай Бог, может, хотя бы в театре наши современники смогут понять, что можно жить не только так, как навязывается, а как-то иначе…
Наталья Григорьева
