Цензура: быть или не быть?

9 июля в ходе коллегии минкульта Саратовской области несколько раз прозвучало слово «худсовет». Обсуждалась эта тема и в федеральной Общественной палате. Суть вопроса в том, что уже довольно давно на передний план вышли так называемые режиссерские спектакли, в которых возможно все что угодно – вплоть до откровенной пошлости. Думается, организация худсовета – очередная попытка разобраться в том, что является искусством, а что – простым самовыражением.

С чего все начиналось?

Вопрос крайне непростой. На коллегии по этому поводу высказался худрук Саратовского театра драмы Григорий Аредаков.

«Хотел бы, чтобы мы поняли разницу. Есть худсовет, а есть худнадзор», – сказал Григорий Анисимович.

Аредаков напомнил слушателям, с чего начался русский театр, а именно – с указа Елизаветы Петровны. Никакого худсовета в этом первом театре не было, а все вопросы решались напрямую с царицей. Такими были отношения вплоть до революции. Сохранились документы, из которых это явно следует. Так, Мейерхольд на артиста Давыдова жаловался прямо царю. А Николай I, разрешивший постановку гоголевского «Ревизора», сам хохотал, аплодировал, а после спектакля сказал: «Всем досталось, а мне особенно». Конечно, такое отношение первых лиц государства не могло не благоприятствовать развитию искусства.

Главредкор появился в 30-е годы, с чего, собственно, и началось падение МХАТа. Были в то время советы артистов, но они советовали, а не навязывали свои решения режиссеру. Как правило, в его состав входили опытные, старые артисты, с которыми советовались и Станиславский, и Немирович-Данченко.

«В принципе, худсовет – дело неплохое, особенно если во главе стоит главреж, – подчеркнул Аредаков. – Но это сейчас большая редкость. В основном речь идет о худнадзоре».

«Почему это у вас телефон красный?»

Григорий Аредаков отметил, что худнадзор – абсолютно непрофессиональное явление. В состав таких комиссий еще в советское время входили люди, зачастую не имеющие к театру никакого отношения. Режиссер напомнил о сдаче одного из спектаклей такой комиссии, которая придиралась ко всему подряд, даже к тому, что телефон на сцене красного цвета. Кроме того, худнадзор связан с первыми лицами правительства. Если первому лицу нравится баскетбол, то это направление и развивается. Если первое лицо любит искусство, значит, и подчиненные для развития искусства стараются. Аредаков отметил, что важно понимать четкое разграничение своих обязанностей – кому и куда можно вмешиваться, и привел пример своего театра.

«Мы с директором договорились – я не лезу в материальную часть, он не лезет в режиссуру. Если бы этой договоренности не было, не было бы и никакого развития», – подчеркнул Григорий Анисимович.

В завершение своей речи Григорий Аредаков привел цитату Бомарше из «Женитьбы Фигаро», подчеркнув, что при всех режимах эти слова вырезались из пьесы.

«Мне ответили, что, пока я пребывал на казенных хлебах, в Мадриде была введена свободная продажа любых изделий, вплоть до изделий печатных, и что я только не имею права касаться в моих статьях власти, религии, политики, нравственности, должностных лиц, благонадежных корпораций, Оперного театра, равно как и других театров, а также всех лиц, имеющих к чему-либо отношение, – обо всем же остальном я могу писать совершенно свободно под надзором двух-трех цензоров».

Надо сказать, что цитата вызвала в зале аплодисменты. Действительно, творить без цензуры – мечта любого художника, но это палка о двух концах. Как, впрочем, и цензура. Присутствовавший на заседании директор Саратовского цирка, член областной Общественной палаты Иван Кузьмин задал Аредакову вопрос: «Вы боитесь цензуры»? На это режиссер ответил, что перестал бояться с тех пор, как вышел на пенсию, а боится он не цензуры, а непрофессионалов.

Мы за профи

Беда в том, что каждый в этой ситуации смотрит со своей колокольни. Если уж говорить о непрофессионалах, то и в театре они встречаются. Достаточно вспомнить великую Фаину Раневскую, всю жизнь искавшую «приличный» театр. Да и о своем прямом начальстве – Юрии Завадском – она отзывалась довольно нелестно: «Пи-пи в трамвае – все, что сделал режиссер в искусстве».

Непрофессионалы в любой области – будь то театральная или музыкальная критика, сам театр, педагогика, медицина и прочее – страшное явление. Говорить о том, что неграмотный критик разрушит искусство – столь же правомерно, как и о том, что необразованный, эгоистичный, «молодой, великий» режиссер способен разрушить души людей, пришедших на спектакль. И здесь нельзя согласиться с заявлением, прозвучавшим на коллегии: «У нас везде профессионалы работают». Были бы профессионалы, в том числе в театре, не вставал бы вопрос о худсоветах. Не было бы из ряда вон ситуаций, потому что режиссеры не только о самовыражении думали бы, но и о публике, которая придет на спектакль. Не стану называть имен и фамилий, но профессоров Саратовской консерватории трудно обвинить в непрофессионализме. Когда даже эти люди, сидя в зрительном зале, говорят о том, что не понятен общий посыл спектакля, о том, что артисты явно занятия по сценречи прогуливали и главное, что всем этим действом хотели сказать, – это заставляет задуматься.

Дело ведь не просто в том, чтобы отчитаться о количестве постановок. И даже не в том, чтобы цензура была или ее не было. Дело в том, за что мы на самом деле болеем, поднимая эту тему: за искусство или за свое собственное право делать то, что хотим? За искусство или за свое право решать, чему дать ход, а что заморозить? И конечно, не стоит забывать о зрителе. В конце концов, спектакли ставятся не для режиссера и не для артистов, а для людей. И зрителя в данном случае надо просто уважать, а не навязывать ему нечто из серии «пипл схавает».

О коллегии регионального минкульта читайте в материалах: