Захар, как вы относитесь к такому интересу к музыканту, которого нет с нами целых 30 лет?
Захар Прилепин: С большим пониманием, потому что это действительно уникальная фигура, которая парадоксальным образом пережила смутные десятилетия. Уникальность Цоя еще и в том, что он является предтечей Данилы Багрова, другого культового персонажа. Их роднит, с одной стороны, безусловное мужское очарование, с другой - ставка на человеческую силу, более того, даже на агрессию. По большому счету Цой, конечно же, отличался от своих собратьев по рок-н-роллу именно этой установкой: "Ты должен быть сильным, ты должен уметь сказать: "Руки прочь, прочь от меня". Ты должен быть сильным, иначе зачем тебе быть". Это чистой воды философия "Брата" Балабанова. И герой Цоя в "Игле" Рашида Нугманова - это тоже такой "брат": до окраин Советского Союза доползла наркомания, образовался класс профессиональных ублюдков, и Моро начинает сражаться со всей этой мерзостью, которую позже будет добивать Данила Багров.
Нет ничего случайного в том, что вся страна хотела походить на Цоя и Бодрова, и в какое скотство мы бы ни впадали, мы все равно любим этих простых парней, одного русского, другого - совсем не русского, но тем не менее - своего в доску.
При этом Цой как бы культивировал самурайство, которое, в общем-то, не близко нам.
Захар Прилепин: Цой, конечно, совершенно осмысленно воспроизводил на русской почве этику и эстетику Брюса Ли и Брэндона Ли. Но что ж в том такого? Пушкин и Лермонтов воспроизводили байронический тип, который на русской почве, да еще с кавказской подоплекой, обрел новые необычайные черты. Так же и пересмотренные всеми пацанами 80-х эпопеи Брюса Ли и Брэндона Ли, перенесенные на русскую почву, обрели нашу группу крови.
Потом, если говорить о самурайстве, надо вспомнить о деде Виктора Цоя, советском разведчике корейского происхождения. Казалось бы, Цой эту подоплеку никогда не проявлял, но тем не менее, оглядываясь на песни Цоя, мы видим эту линию - абсолютно восточного типа верность идеалу, верность пути, того, что китайцы называют дао.
Цой был удивительно несуетлив. Может быть, это было самое важное в нем - я прошу отметить это как бы курсивом. Не будем называть иные имена, но его собратья по рок-н-роллу наговорили тонну глупостей в течение 2-3 первых перестроечных лет и, как ни странно, не могут остановиться до сих пор. А Цой очень быстро понял тошнотворную насекомость, мелкотравчатость происходящего. Раньше самого мудрого из рокеров Ильи Кормильцева, раньше Славы Бутусова, раньше Саши Скляра. И навсегда раньше Юрия Шевчука, который не понял тогда и, кажется, не способен этого понять вообще. Буквально на днях мне попалось на глаза интервью Цоя 88-го года, в котором он иронически, в своей манере, говорил, что, мол, все бросились петь песни протеста, а он пишет не про это, и писать не собирается, и даже "Песня перемен" вовсе никакой не призыв к перестройке. Цой настаивает: это о другом песня, не тащите ее на ваши баррикады.
Эстетика русского рока 80-х не предполагала никакого русофильства. И в то же время в последних двух альбомах Цоя, человека с корейскими корнями, очень заметное количество песен построены на русской национальной мелодике
Как, кстати, и "АССА" Сергея Соловьева. Но, знаете ли, сам образ Цоя на сцене, та яростная энергия, с какой он пел "перемен требуют наши сердца", работает на восприятие его как борца с несправедливостью.
Захар Прилепин: Да, то, как он одевался, как вел себя на сцене, как брал гитару, во всем этом природное чувство стиля, которым Цой безусловно обладал. Но энергия "Песни перемен" действительно настолько мощная, что прошло 30 лет и на Украине, в Белоруссии, Латвии ее по-прежнему используют как политический гимн.
Как вы думаете, если бы Цой сегодня был с нами, в каком лагере он бы оказался?
Захар Прилепин: В собственном. Думаю, он и сегодня бы держал очень серьезную дистанцию от всего происходящего, как это делает Слава Бутусов - мы не слышим его высказывания по политическим поводам. Или как наученный собственными ошибками Константин Кинчев, который сейчас тоже старается оставаться в стороне. Думаю, Цой промолчал бы по поводу майдана в Киеве и Минске и на Донбасс вряд ли бы поехал, но в Крыму вместе с Кинчевым выступил бы и собрал бы на стадионе 50 тысяч человек.
И поразительно, что, когда взрослые мужи пребывали в совершеннейшем очаровании и иллюзии "как прекрасно жить на Западе", совсем молодой Цой, лениво двигая своими корейскими желваками, говорил: я был в Париже, ничего хорошего для меня там нет, ну Париж, ну что - я родился и живу в России, и петь буду здесь.
Ну да, все та же восточная верность.
Захар Прилепин: Но опять же парадокс. Эстетика русского рока 80-х не предполагала никакого русофильства. Когда началась перестройка, возникли все эти зверские стереотипы о русских, как о самой ничтожной и бессмысленной нации. И в то же время в последних двух альбомах Цоя, человека с корейскими корнями, очень заметное количество песен, во-первых, построены на русской национальной мелодике, а во-вторых, имеют смысловые и стилевые отсылки к русскому фольклору, понятому, да, достаточно поверхностно, но тем не менее: все эти атаманы, образ звезды и прочее, они, конечно, апеллируют к нашему национальному сознанию. Это тоже очень важно - что Цой каким-то необъяснимым чутьем понял: все, сейчас все будут оттаптываться на русском, и кто-то должен это отстаивать.
Виктор Цой, Сергей Бодров… Из дня сегодняшнего - будто и некого поставить рядом с ними. Где взять "героев нашего времени"?
Захар Прилепин: Так уж повелось, что мы по большей части апеллируем к мертвым. Хотя, конечно, и сегодня есть немало замечательных, последовательных людей, которые еще проявят себя, не буду называть их имена, чтобы не накликать чего. Но интересно, что к Цою апеллируют с самыми разными целями, как, кстати, и к другому персонажу, который в последнее время вдруг обрел культовый статус. Я говорю про Егора Летова. 15 лет лидер "Гражданской обороны" существовал на периферии интеллектуального сознания, и вдруг выяснилось, что он очень важен. Но что мне наблюдать отчасти забавно, а отчасти неприятно, - то, что к именам Цоя и Летова апеллируют люди, которые находятся на противоположном полюсе - осознанные пацифисты, не принимающие никакого культа силы, воинского духа, всего того, что связано с культом Брюса Ли и того, что воспевал Цой. Они берут песню "Мы хотим танцевать" и переделывают ее в гимн нонконформизма. Не уверен, что Цой сказал бы: "Ну да, ребята, я с вами".
Как и Егор Летов - как бы то ни было, он был воспитан на советской песне, на поэзии Гражданской войны, на советской героике. И либеральная буржуазная культура для него - культура вражеская, о чем он десятки раз говорил прямым текстом. Тем не менее люди из либерального дискурса приватизировали себе Летова. Совершенный абсурд.
В случае с Цоем все не так радикально, но тем не менее я абсолютно убежден, что Цой - это не про белые ленты и тем более не про радужный флажок.
Самого Цоя в фильме Учителя не будет - любопытно все же, какие акценты режиссер расставил.
Захар Прилепин: Конечно, я жду фильм Алексея Учителя. Хотя, судя по всему, что я видел и слышал, Алексей Ефимович все-таки в этой картине пошел по пути того, что именуется "массовое искусство". Он изначально сделал ставку на то, чтобы его "Цой" имел максимально широкую аудиторию. А в этом случае очень многие острые вещи приходится сглаживать и упрощать. Я уверен, что актеры будут на высоте, что в сценарии все продумано - у Алексея Ефимовича иначе быть не может. Но при этом неизбежно будет ощущение, что это кино делал Учитель не времен "Мании Жизели", "Дневника его жены", "Космоса, как предчувствия", а Учитель "Края" и "Матильды": ориентированный на "массы". Но, с другой стороны, Виктор Цой говорил, что он "играет поп-музыку", так что Алексей Ефимович имеет право создавать поп-кино.
Вам никогда не хотелось написать свою, жесткую историю про лидера "Кино"?
Захар Прилепин: Думаю, я не открою секрет: когда мы с Учителем работали над экранизацией моей "Восьмерки", Алексей Ефимович предлагал: "Давай, Захар, напиши сценарий про смерть Цоя". Я не взялся за это. И потому что моя органика - это все-таки русская деревня, провинция, Донбасс, люди других, не питерских, проходных дворов. И потому что я все-таки, находясь на своем маленьком холме, издалека наблюдал за жизнью питерского рока. А вот Алексей Ефимович не просто жил в Ленинграде и варился в этой среде, но и знал лично Цоя, снимал его в своем документальном фильме "Рок". И я даже не могу назвать режиссера, у которого было бы больше оснований, чем у Учителя, делать кино про Виктора Цоя и пытаться разгадать загадку его феномена.
