6 апреля в рамках Дней франкофонии в Саратове в областной научной библиотеке состоялась встреча франкоязычного писателя из Гвинеи Тьерно Моненембо с саратовцами. Общение, в ходе которого были зачитаны отрывки из его книг, прошло в теплой, дружеской обстановке, а собравшаяся публика устроила писателю настоящее интервью. 

Моненембо родился в Гвинее, бывшей тогда французской колонией. Спасаясь от диктатуры Секу Туре, бежал сначала в Сенегал, потом в Беджан, а затем – во Францию. После обретения свободы Гвинеей писатель вернулся на родину, где живет по сей день. Моненембо считается одним из наиболее значительных современных писателей франкофонного мира.

- Наша встреча сегодня – в рамках дней Франкофонии, поэтому интересно услышать о французском в Гвинее. Каково отношение к языку сегодня?

- Раньше с отношением к французскому в Гвинее, действительно, были проблемы, хотя мое поколение родилось во французском, а не африканском языке, потому что мы были французской колонией. И для нас это был язык колонизаторов. Мы мечтали о свободе, а обрести ее для нас значило писать не на французском, а на родном языке. Или использовать «язык улиц». После обретения Гвинеей свободы в литературе наступило затишье – лет 10 не выходило новых книг, а потом были выпущены две книги, язык которых сильно отличался от того французского, который мы когда-то знали. Сегодня к нам приезжают французы-туристы, и они не понимают наш язык. Как будто французский, сильно переродившийся, заново пришел в Африку. Вместе с тем стала меняться и Африка – она стала критиковать саму себя: свои традиции, свою диктатуру, и конфликт, связанный с языком, сошел на нет. Один из наших писателей даже сказал: «Французский больше не колонизирует меня. Напротив, я сам колонизирую его».  

- Тьерно, во всех материалах, которые есть о Вас в прессе, сказано, что Вы спасались во Франции от диктатуры Секу Туре. Расскажите, пожалуйста, как это было.

- Мы жили в 60-е годы в Гвинее, как вы в СССР – у нас был очень похожий режим. У вас был «железный занавес», у нас – «бамбуковый». Когда я уехал в первый раз, мне было всего 22 года, я шел пешком 150 километров. Сначала я жил в Сенегале, где были мои родственники, и мне там было не очень-то одиноко. Полная ссылка началась в Беджане, где у меня никого не было. В 1973-м, когда я приехал во Францию, она поразила меня во всех отношениях – и в политическом, и в культурном.

- Были какие-то сложности по приезде во Францию?

- Поначалу нет – выходцы из бывших французских колоний могли жить там по гвинейским документам, потому что мы считались французами. Но в 1975 году по новым законам нас обязали получать «вид на жительство». Получить его было непросто, поскольку для оформления бумаг нужен был паспорт моего отца, который был в Гвинее, – этот документ восстанавливал мое право относить себя к «французской национальности», поскольку я родился гражданином этой страны. Тогда между Гвинеей и Францией была почти война, и получить паспорт по почте было невозможно. Поэтому я написал своему кузену, который ехал в командировку в Румынию, он привез паспорт отца в Европу, и только тогда я смог оформить необходимые бумаги.

- Вы говорите, что режимы в СССР и Гвинее были похожи. Но СССР находился в явном противостоянии Западу, а Гвинея была французской колонией. Скажите, как в колонии демократической Франции могла возникнуть диктатура?

- Гвинея была отсталой во всех смыслах – и в экономическом, и в культурном, и в образовательном. Понимаете, во всех демократических странах уровень образования граждан довольно высок. Знать свои права могут только те, кто умеет читать и писать. Именно поэтому Франция ставила задачу поднимать образование в своих колониях. Именно благодаря образованности французское общество смогло развиваться так быстро. Сегодня некоторые страны Африки тоже взяли эту практику на вооружение и вкладывают большие деньги в образование.

- Среди них и Гвинея?

- Нет, Гвинея не желает тратиться на образование.

-Как же получилось, что Вы, воспитываясь в таком обществе, стали писателем? Как родилась Ваша любовь к литературе?

- Мой отец был довольно авторитарным человеком, и он немного писал. Однажды он принес мне мешок с книгами, там было все вперемешку: и Иван Тургенев, и Жан Жироду, и кто-то из американских авторов… Отец отдал мне книги и сказал: «Читай мне это!», и мне пришлось читать. Я прочел очень много разных книг, а после и сам стал писать.

- В материалах о Вас также говорится, что Вы серьезно занимались естественными науками и даже защитили диссертацию по биохимии. Как случилось, что выбрали литературу?

- Я мечтал писать еще в то время, когда занимался биохимией. Диссертацию я защитил 30 октября 1979 года, а моя первая книга вышла в том же году в феврале. Я подумал и решил, что биохимик не нужен в стране, где нет даже газа и электричества, а писатель и литература нужны везде. У меня была очень интересная молодость – идеи бунта и революции витали в воздухе, и я понял, что тоже могу бунтовать. Пусть не на баррикадах, но печатное слово, просвещение – тоже сильное оружие. Мы были тогда убеждены в том, что можем с помощью литературы изменить мир.

- Значит, для Вас литература – это не способ самовыражения, а возможность политического влияния?

- Для меня это и то, и другое. Конечно, политик и писатель говорят о политике по-разному, но они оба могут влиять. В моих романах политика «завернута» в сюжет так, что, понимая ситуацию, читатель также приходит к тому, что говорить о политике – не главная цель. Это особенно заметно в последнем моем романе «Кубинские петухи поют в полночь». Я пишу о политической ситуации на Кубе, но в большей степени – о человеке в тисках режима.

- Вы получили прекрасное образование – много читали, защитили диссертацию, преподавали в вузе… Как относитесь к тому, что сейчас уровень образования снижается во всем мире? Почему это происходит?

- Я связываю эту тенденцию, как ни странно, с техническим прогрессом. Поначалу появляющаяся техника служит на пользу, но это быстро проходит. Посмотрите на телевидение – раньше там показывали образовательные программы, а теперь оно стало больше средством развлечения. Именно поэтому телевидение сегодня проиграло гаджетам. Но и гаджеты становятся все больше лишь средством развлечения и воруют у людей драгоценное время.

- А есть какой-то выход из сложившейся ситуации? Ведь людям понравилось просто развлекаться, используя ТВ и гаджеты. Понравилось не думать…

- Это правда. Я думаю, что выход есть. Нужно стремиться делать гаджеты средством образования, а не средством развлечения. Ведь можно, гуляя в наушниках, слушать рэп, а можно слушать стихи Пушкина! И второе, разумеется, лучше! Тогда все встанет на свои места. Техника должна служить человеку, а не наоборот!