Начал «Диалог об искусстве» (именно так звучало название мероприятия) автор книг и статей по теории и истории живописи, один из самых известных искусствоведов Саратова Ефим Водонос – с вопроса о том, какими путями судьба привела его в сферу культуры.

«Я рос в достаточно суровые для всех годы, когда не было серьезных перспектив. Отец был завучем в сельской школе, преподавателем литературы, мать – библиотекарем. Я очень четко себе представлял, что стану преподавателем чего-то гуманитарного. Историю я сразу отбросил, хотя тянуло меня к ней больше. В те времена историку надо было врать больше, нежели говорить о Пушкине и Гоголе.

Карьера будущего учителя сельской школы заставила меня задуматься об одной странной вещи... Например, многие вещи, такие как «Надев широкий боливар, Онегин едет на бульвар», нужно было объяснить наглядно... Мне пришла в голову мысль, которая за тысячу лет до меня была известна всему человечеству, – о том, что зрительные впечатления более яркие, более въедливые, нежели слуховые. Того же Онегина иллюстрировала куча людей. Тогда у меня зародилась идея!!!

Не поступив в первый раз и готовясь поступать во второй раз – уже не в пединститут, а в университет, – я написал своим более удачливым товарищам в больших городах, что меня очень интересуют иллюстрации, и попросил их купить и прислать их мне (сам я жил в провинциальном городке типа Аткарска на разоренной войной Украине). Мои школьные друзья, ставшие студентами технических вузов, не очень представляли себе, что такое иллюстрации. На всякий случай они прислали мне набор открыток с репродукциями картин художников Тинторетто и Веронезе.

Брат мой немного рисовал, но у меня никогда такого желания не возникало... Дальше – больше. Я решил, что надо преподавать изобразительное искусство. Пошел в музейную библиотеку и достаточно много сам для себя начитывал: журналы «Мир искусства», выискивал Мережковского, Андрея Белого... К музею я уже привязался и вошел в эту «колею». Отработав положенные годы в школе, стал музейным работником».

Затем Ефим Исаакович немного рассказал о том, как узнал художника Анатолия Учаева:

«Все мы искали в то время какую-то линию существования в тех реальных обстоятельствах, которые люди старшего поколения помнят, и большинство из нас не хотели врать и вилять и находили какие-то общечеловеческие и вечные темы. Анатолий Васильевич нашел...»

Отметил Водонос и то, что взыскательный Эмилий Николаевич Арбитман написал о сравнительно молодом художнике Учаеве довольно большую статью, которая очень бурно обсуждалась: «Меня это и заинтересовало, и насторожило слегка. Там было достаточно критических замечаний...»

«В искусстве важно не «что», и даже не «как», а важно «кто». Есть личность, есть свой взгляд на мир – значит, есть художник. Я думаю, что это правда», – заключил Водонос.

Первое прикосновение к карандашу и бумаге

Затем слово взял Анатолий Васильевич Учаев. Маэстро коснулся своей биографии:

«Мои родители родом с Волги, в 20-е годы были репрессированы. Я родился в селе Джермен Еврейской республики, потом мы переехали в Хабаровск. Отец работал водовозом – отвозил воду в лагеря японских пленных. Брал с собой и меня. Офицеры и рядовые у них жили отдельно. Они соскучились по детям и поэтому нас «тютюшкали»... Однажды один из офицеров показал пальчиком и ушел, а затем принес рулон рисовой японской бумаги и несколько карандашей. У меня был в руках первый инструмент – мне было 7-9 лет. Как они у него оказались – не знаю. И первые линии на великолепной бумаге прекрасными, шикарными японскими карандашами – мои первые композиции. Летит самолет, бомбит фашистский танк».

После этого маэстро коснулся темы «возвращения»:

«В то время для нас, детей, возвращение имело символичное значение. Женщины обсуждают, например: «Твой вернулся, а мой не вернулся...» И вдруг мы возвращаемся на Родину. И вот это возвращение (репродукция картины представлена ниже. – Ред.). Это не композиционный трюк, хотя и это тоже может присутствовать. И пошло волей-неволей: «Крестьянская весна»,  «Возвращение пахарей». Трудно сформулировать... Затем было возвращение к этой теме. И впоследствии я стал ее эксплуатировать».

«Когда работа сделана, не проведешь зрителя, что бы он ни исповедовал», – добавил живописец, рассуждая о полотне и работе художника.

Затронул Анатолий Васильевич и тему красок, которые он предпочитает:

«Я отказался от великолепных французских и английских красок. У нас пейзажисты считали, что по небу нужно пройтись краской Lefranc или Windsor – я от этого демонстративно отказался и писал только земляными красками. Некоторые говорят, что это не живописно. Но это краски, которые взяты с земли. Lefranc и Windsor у меня до сих пор лежат и высохли уже все – я ими не работал. Земля пишется только советскими и российскими красками, и кое-что я делал сам – глина волжская с песочком, например».

Затем, после красивой музыкальной паузы, слово взял Ефим Водонос:

«Отсутствие личности – это практически отсутствие художника. Но одной личности без крепкой профессиональной выучки, на мой взгляд, недостаточно. Если говорить о Петрове-Водкине или о таком ярком авангардисте, как Филонов, – и у того, и у другого есть такое понятие, как «мера сделанности». Сделанность вещи говорит о многом. Сейчас говорят: «современное, не современно писать какую-нибудь яблоню или вишню». Сильно я во всем этом сомневаюсь. Если есть личность – она видит эту ветку, интерпретирует и так, и абсолютно иначе, чем все остальные люди. Природа неисчерпаема, как и сам человек. Вспомним Ван Гога. Сделать картину с определенным большим общечеловеческим содержанием достаточно трудно. Она требует, кроме чувственного импульса, еще размышления. Например, селедка Петрова-Водкина. Это картофелина, кусок хлеба... Лучшей передачи эпохи военного коммунизма и ощущения людей, наверное, нет...

Мы говорили с Учаевым, и он рассказал, что в первые послевоенные годы видел мать только со спины – она что-то волокла, что-то несла, – и я задумался и почувствовал, что у меня было то же самое... Они думали, как бы нас прокормить, как бы удержать дом... Есть какая-то внутренняя дисциплина, которая заставляет делать человека так, а не иначе. Всеядность вряд ли идет на пользу художнику... Я считаю, что современно – это то, что остается на все времена. А своевременное, сиюминутное – так называемое актуальное».

Закончилась интересная беседа очень красивым выражением: при распределении, когда «высшие чиновники» обсуждали, нужно ли принять Учаева в Саратове, один из чинов сказал запоминающуюся фразу об Анатолии Васильевиче: «А овладел ли он инструментарием искусства?..»

На этом мы и закончим наш репортаж, в котором, наверное, больше ответов, чем вопросов.

Александр Лобецкий